Стивен Хокинг. Непобедимый разум  - Китти Фергюсон

В интервью в связи с наступлением нового тысячелетия, в январе 2000 года, среди прочих своих пророчеств о будущем человеческого рода Хокинг подытожил и соображения насчет генной инженерии. Люди, сказал он, генетически не изменились за последние десять тысяч лет, но вскоре отпадет необходимость дожидаться, пока биологическая эволюция сделает свое дело, – и люди не станут проявлять терпение. В ближайшие тысячелетия мы, вероятно, сможем радикально перестроить свою ДНК, увеличить размеры мозга. Сколько ни запрещай применение генной инженерии к людям, опыты на животных и растениях разрешены хотя бы по экономическим причинам, и “кто-нибудь непременно опробует это на людях. Чтобы предотвратить это, понадобилось бы установить во всем мире единый тоталитарный режим. Кто-нибудь где-нибудь займется улучшением людской породы. Я не отстаиваю применение генной инженерии к людям – я просто говорю, что это, скорее всего, произойдет и нам нужно подумать, как с этим быть”[338].

Полтора года спустя Стивен изменил свою позицию. В интервью накануне 11 сентября он заявил немецкому журналу Focus, что людям придется налаживать свою ДНК, иначе их обойдут умные вычислительные машины и компьютеры будут править миром[339]. Неужели компьютеры и впрямь достигнут такой мощи? Не говорил ли Хокинг ранее, что компьютеры устроены “проще, чем мозг червя, не самого интеллектуального из земных существ”?[340] Но он подумал, что “если чрезвычайно сложные химические молекулы делают людей разумными, то столь же сложные электронные цепочки могут и компьютер научить действовать разумно”[341]. А разумные компьютеры смогут разработать еще более сложные, еще более разумные машины[342].

Новая позиция Стивена была небезупречна, однако это интервью быстро забылось после террористического акта 11 сентября. В последовавших затем интервью – репортеры были уверены, что у Стивена Хокинга найдутся мудрые мысли не только о физике, – он затронул другую волновавшую его проблему. Корреспонденту Guardian он заявил: “Хотя катастрофа 11 сентября ужасна, существованию человечества она не угрожает. Но мы способны случайно или намеренно создать вирус, который уничтожит всех нас”[343].

Хокинг рекомендовал как можно скорее разработать план с долгосрочной целью колонизовать космос, чтобы таким образом обеспечить выживание человеческого рода. То не были случайные слова, от которых можно было бы отмахнуться и забыть. Еще в интервью в связи с наступлением нового тысячелетия Хокинг предсказал полет корабля с человеческим (“или, вернее, состоящим из личностей”) экипажем на Марс. Но это лишь первый шаг. Марс непригоден для жизни. Человечеству придется либо научиться жить на космических станциях, либо лететь к звездам, а такое путешествие, по мнению Хокинга, состоится не в XXI веке. Поскольку (что бы там ни утверждали фантасты) мы не можем превысить скорость света, путешествие будет долгим, тяжелым и скучным. К теме освоения космоса Хокинг вернется несколько лет спустя в детских книгах, которые он напишет вместе со своей дочерью Люси. Ему эта мысль и впрямь кажется насущно важной – настолько, что он постарался привить ее детям, деятелям ближайшего будущего.

Не все благожелательно отнеслись к подобным высказываниям, выходящим за пределы профессиональной сферы Хокинга. Большинство критиков предпочитали говорить не о его ошибках, но о его “наивности”. Известный физик сэр Брайан Пиппард как-то раз извинился – от собственного имени и от имени коллег – за то, что они “склонны полагать, будто осведомленность в одной области науки избавляет их от необходимости изучать другие отрасли знания прежде, чем вставить свои три копейки”[344]. С этой точки зрения Хокинг, несомненно, достоин порицания, однако он не собирался упускать отличный случай обратиться к широкой общественности с идеями, которые сам считал важными и животрепещущими, тем более что он располагал достаточным влиянием и мог что-то изменить в политике.

В Лукасовской лекции 1980 года Хокинг назвал в качестве наиболее вероятного претендента на звание теории всего супергравитацию N=8. В 1990 году он говорил мне, что объединить частицы и силы, скорее всего, удастся теории суперструн, причем его гипотеза об отсутствии граничных условий станет ответом на вопрос о граничных условиях вселенной. Подошел рубеж тысячелетий – подошел и миновал. Конец теоретической физики так и не наступил. В апреле 2002 года Хокинг сказал репортеру: “Я по-прежнему надеюсь (шансы 50 на 50), что в ближайшие двадцать лет мы получим полную, объединяющую все теорию”[345], – куда более скромный и осторожный прогноз, чем в той Лукасовской лекции.

Шло время, и Хокинг все понижал ставку. Он пересматривал одну из главных целей своей научной карьеры, заподозрив, что фундаментальная, всеобъединяющая теория если и существует, то на уровне, который никогда не будет доступен человеку. Наше понимание навсегда останется лоскутным одеялом, для каждой сферы своя теория, и лишь в некоторых “перекрывающихся” областях эти теории согласуются друг с другом. В таком случае не стоит рассматривать местные “несовпадения” теорий как признак их неточности или недостаточности. Наша картина вселенной обречена быть чем-то вроде пазла, в котором нетрудно “выделить и совместить кусочки рамки” – супергравитацию, различные варианты теории струн, – но мы никогда “не будем иметь точного представления о том, что происходит посередине”[346]. В лекции на столетнем юбилее Пола Дирака в Кембридже в июле 2002 года Хокинг сказал: “Некоторые люди будут сильно разочарованы, если не появится окончательная теория, сформулированная как ограниченное количество принципов. Я тоже принадлежал к их числу, но я пересмотрел свои взгляды”[347].

Хокинг напомнил аудитории о том, как в 1931 году австрийский математик Курт Гёдель продемонстрировал “неполноту” математики: в любой математической системе, достаточно сложной, чтобы включить в себя сложение и умножение целых чисел, действуют некоторые предпосылки, которые можно сформулировать и истина которых для нас очевидна, но которые невозможно доказать или опровергнуть математически в пределах этой системы. Кип Торн отметил изменение в научном подходе Хокинга – от требования строгих математических доказательств к поиску не определенности, но “высокой степени вероятности с быстрым продвижением к конечной цели, то есть к пониманию природы вселенной”[348]. Хокинг совершал огромные интуитивные скачки, предоставляя другим заполнять оставленные им позади лакуны. Не решится ли он на еще большую дерзость, не заявит ли слушателям, что истины, в которых он уверен, недоказуемы? Но нет, даже Хокинг вынужден оставаться вместе со всем человеческим родом на краю обрыва, который никому не дано преодолеть. Наши теории неполны и непоследовательны, говорит он, потому что “мы и наши модели – тоже часть той вселенной, которую пытаемся описать… Физические теории самоотносительны”[349].